Общественные настроения накануне реформ 1860-х годов
Скачать 2.61 Mb.
|
, J LI UIUIJUI. Политические мечтания придворной клики не имеют курса в России, кроме тесного петербургского кружка и немногочисленных его приверженцев в Москве и кое-где в провинции. Восхищаться ими и строить на них свои надежды и планы могут только остзейские бароны и польские паны, живущие старо-европейскими, а не русскими преданиями. В статьях «Русского Мира» не раз провозглашается, что воспитательный период нашей истории кончился. К несчастью, это не так. Стоит вникнуть в программу и высказанные ею мотивы, чтобы в этом убедиться. Соображения, на которых программа построена, взяты не из живой русской действительности и не из ее прошедшего, а из иностранных, преимущественно английских книг. Автор программы горько упрекает нашу, так называемую, левую сторону мнения в том, что она продолжает пережевывать заграничные взгляды. Но программа грешит тем же и столько же, если не больше. Положительно или отрицательно, мы продолжаем и по сей день пробавляться европейскими образцами и системами, точно так же, как и встарь. Программа «Русского Мира» есть такое же книжное измышление с помощью иностранных представлений, как наши теории на манер Фурье и европейских союзов рабочих, и не имеет с положением дел в России ничего общего. Случайное сходство отрывочных фактов, которое можно отыскать, обращаясь куда угодно - в Азию и Соединенные Американские Штаты, к диким племенам и просвещенным народам, -одинаково сбивает с толку автора статей «Русского Мира» с нашими несчастными юношами, спасающимися от латыни в бакунинских объятиях. Отрицательная сторона статей «Чем нам быть?» во многом очень справедлива, хотя она могла бы быть полнее и коснуться многого, что обойдено автором благоразумным молчанием, отчасти страха ради Иудейского, а еще больше в виду специальной цели газеты. Мы действительно обезличены, мы в самом деле в разброде, особенно наши мнения. Теперь не назовешь двух людей, которые были бы согласны между собою, хотя бы в существенных пунктах. Вся Россия, как справедливо выражается автор, представляет какой-то студень, - нечто в роде моллюска или даже протоплазмы. Ничто у нас не сложилось, не кристаллизовалось; есть только намеки на элементы и органы общественной жизни, но ничего 122 выработанного, определившегося нет. По таким намекам можно догадываться скорее о том, чего у нас не будет, чем о том, во что сложится и определится наше общественное и политическое тело, очевидно новой формации, не подходящее ни под один из известных типов. Все это так. Отсюда следовало бы кажется вывести, что надо, не мудрствуя лукаво, приглядываться к жизни этого политического и общественного эмбриона, чутко и зорко следить за его собственными наклонностями и расположениями и осторожно им удовлетворять, не предрешая ничего. Так диктует здравый смысл и в воспитании детей, о которых мы тоже не знаем, что из них выйдет впоследствии. Всякие деспотические, крутые меры, заранее составленные программы воспитания народов и людей, именно по этой причине, уже изгнаны из политики и педагогики. До сих пор нас гнули и крутили то на византийский, то на польский, то на голландский, шведский, остзейский, немецкий, французский и английский лады. С провозглашенным окончанием воспитательного периода все это должно бы кончиться. В первые десять лет нынешнего царствования похоже было на то, что, измученные и изломанные на разные заграничные лады, мы, наконец, начнем жить сами по себе, на свой собственный лад. Но эта надежда не исполнилась. Автор программы подогревает старый соус и приглашает, по книжным соображениям, сочинить привилегированный класс в уездах, на манер английского, и предоставить исключительно ему всю нашу будущую судьбу и развитие, с устранением всесо-словности и коронной администрации. Исторически данное ядро такого класса он находит в нашем дворянстве. Вот тема, вот исходная мысль. Без воссоздания наследственного и привилегированного дворянства в новом составе, с политическими правами, нет нам, по мнению автора, никакого спасения, а от воссоздания его он ожидает для нас всякого благополучия. Вся ошибка наших реформ, в шестидесятых годах, заключается, как он уверяет, в том, что дворянство было ими распугано, разогнано и уничтожено как сословие. Но когда же, спрашивается, в продолжение всей русской истории, наше дворянство обнаруживало хотя бы тень связной, совокупной общественной жизни? В Новгороде и Пскове, в прибалтийском и западном крае, в малороссийском казачестве и Польше мы видели и отчасти видим и теперь вы- 123 1-1 U 41 LI 1 I ] I 1... сшие классы, действующие сообща, связно, преследующие известные политические и общественные цели. Но собственно в России, в бывшем московском государстве, в теперешних внутренних губерниях, никогда не было ничего похожего. Существование у нас аристократических элементов автор отрицает, но зародыши дворянского сословия ему кажутся несомненными. Но где эти зародыши? Автор жалуется, что видит дворян, но не видит дворянства. Таков, однако, сверху до низу, весь русский быт. У нас были бояре и не было никогда боярства; были, есть и будут духовные, купцы, мещане, ремесленники, крестьяне, но никогда не было, и по-видимому не будет, духовенства, купечества, мещанства, крестьянства в смысле действительных сословий. Все наши разряды, не исключая дворянства, означали род занятий, общую повинность, тягло или службу, но никогда не имели они значения общественного организма, общественной формации, с задатками политической или общественной связной жизни. Это было совершенно невозможно по самому способу образования русского государства и по свойству нашей верховной власти. Автора сбивают с толку сословные формы, заимствованные из Европы, в которые нас одели в XVIII веке, вместе с камзолом, треугольной шляпой и шпагой. Одно время нам действительно казалось, что новая одежда пристала нам как раз к лицу; но это было недоразумение, которое произошло только от того, что мы переряживались как малолетние дети, не понимая хорошенько, что делаем, и которое разъяснилось очень скоро. Оказалось, что мы соединяли с новым костюмом совсем не то понятие, какое он собою выражал, и вносили в него свое, доморощенное. Как только мы стали сколько-нибудь понимать себя, тотчас же сделалось ясным глубокое противоречие между навязанным или навеянным и естественным, тем, что мы есть на самом деле. Нет ни одного мыслящего, просвещенного русского человека, который, будучи знаком с политическими и общественными вопросами, чувствовал бы себя легко и свободно в своем сословном, так называемом общественном разряде. Никому эти разряды не по сердцу, никто в них не укладывается, всех они тяготят и теснят. От богатого дворянина до крестьянина, все вкусившие от плода образованности, относятся отрицательно, иронически, чуть не враждебно к сословной среде, в которой родились и из которой спешат выбраться. 124 Нет, мы по природе не тот народ, который умеет жить посословно или поразрядно. Стоит взглянуть на нашу литературу всех времен: про какой общественный разряд, про какое сословное общество она отзывалась иначе, как со злой иронией? Это потому, что ни одно из наших сословий или званий, созданных законом или родом занятий, никуда не годится, в смысле общественной единицы, организованного общества, хотя в каждом из них можно встретить весьма достойных, вполне развитых, образованных, порядочных и честных людей. Наше дворянство не составляет исключения из этого общего правила. И до Петра Великого, когда оно было замкнутым, служилым разрядом, разделенным на множество наследственных «чинов», и после Петра, когда оно было преобразовано по европейскому образцу в высшее сословие. Наследственное же, но пополнявшееся выслугой и пожалованием, наше дворянство выставляло много почетных, достойных и талантливых людей на всех поприщах. Наполняя и после отмены обязательной службы, по привычке и преданию, высшие и средние государственные, гражданские и военные должности, большинство дворянства, волей-неволей приняло европейские обычаи и нравы, и стало причастно европейской образованности. В качестве служилого класса и будучи сравнительно наиболее просвещенной средой, оно было главным представителем и деятелем преобразований. Но никогда, ни разу, от начала до наших дней, дворянство не играло этой видной и почетной роли как сословие, как общественная единица, даже не как собрание губернских или уездных общественных групп, а всегда, постоянно как среда, из которой выходило образованное- деятельное меньшинство, честно и преданно служившее своему отечеству и делу образования; но служило оно не в духе той среды, из которой вышло, а напротив, наперекор, вопреки ей. Это меньшинство, в деятельности своей, никогда не выражало дух, желания, стремления дворянского сословия, а напротив, дух, требования и стремления государства, которого они были слугами, которое их возвышало, обогащало и поддерживало. Со времен Петра III и Екатерины II до недавних преобразований дворянство, можно сказать, держало в своих руках Россию. Половина империи была ему закрепощена, местная полиция и местный суд принадлежали ему; коронная админи- 125 TALI В ВИЛ'ЛЛ. U I 1Ш I I ЛиМЫНМЛА 111 LU1JI HJULJJU 1 VI N. страция, сверху до низу, состояла почти исключительно из дворян. Все высшие и средние должности и места в войске занимались тоже почти исключительно дворянами. Будь в дворянской среде хоть тень связности, хоть малейшая наклонность сложиться в общественную или политическую единицу, это бы сказалось в чем-нибудь. Оно и сказалось вупорном, цепком отстаивании крепостного права; но на попытки организоваться в общественное тело, с политическим оттенком, занять более или менее самостоятельное место посреди других элементов, укрепить за собою и по возможности развить свои корпоративные права как общественной единицы, - на все это, через долгую историю нашего дворянства, нет и намека. Остзейцы, поляки и ополяченные дворяне западных губерний воспользовались своими правами и положением СОВСЕМ иначе. Я и не думаю ставить нашему дворянству в укор, что оно не походило на остзейское или польское; слава Богу, что оно таким не было. Я только доказываю, что оно играло у нас роль как среда, а не как политический и даже не как общественный элемент, - как слой, а не как организм, даже не как зародыш организма. Эти бесспорные факты опровергают теорию «Русского Мира» в самом корне. То, из чего не могло развиться политического или общественного тела при самых благоприятных обстоятельствах, не может сложиться в такое тело, когда дует совсем другой ветер. Поляки тоже все еще надеются восстановить свое государство. Но если они не сумели или не смогли сохранить его, когда оно существовало, то как мечтать им об этом теперь, когда оно пало? То же самое, и по тем же причинам, можно сказать и «Русскому Миру», мечтающему у нас о дворянстве в смысле политического или общественного сословия. Мысль эта - книжная, выдуманная с пером в руке, а не живая, вызванная действительными фактами и потребностями. Во имя ее можно наделать у нас много бед, замедлить наше общественное развитие, затемнить на время наше сознание, сбить с толку власть и правительство, отвлечь их от их прямой задачи и дела, но создать из этой мысли что-нибудь на пользу России никак нельзя. Чего природа, жизнь, история ке дали, того никакие человеческие условия не дадут. Мы можем только развивать, воспитывать, совершенствовать существующее; создавать небывалое из ничего не в нашей власти. 126 Мы, русские - больше самохвалы и краснобаи, но нельзя сказать, чтобы мы были особенно изобретательны. Наладим песню и тянем ее веки, все одну и ту же. Кто-нибудь один выдумает красное словцо, зная, что оно только в половину правда, или даже вовсе неправда, и другие сто лет будут его повторять. Кто-то сочинил, очевидно на французский манер, что «дворянство есть опора престола и отечества», что «государь - первый дворянин», что «дворянство за царя и отечество кровь свою проливало», и вот все мы повторяем эти фразы всласть, и что всего забавнее, повторяем в уверенности, что в них заключается нечто, исключительно принадлежащее дворянству, составляющее предмет только его гордости, чести и славы. Но опору отечества и престола, сколько известно, составляют и купцы, и мужики, и чиновники, или духовные, по крайней мере столько же, сколько и дворянство; кровь свою проливают за царя и отечество уж конечно не одни дворяне; а феодальное представление о царе-дворянине вовсе нам чуждо. В народной сказке сказывается, что Иван Грозный был крестьянский парень Ванюха, выбранный на царство в Москве, но о царе-дворянине нет ни малейшего понятия в народе. Царь у нас для всех сословий и званий царь, а не для одних дворян. Дворянству, как служилому классу, было естественно и удобно оттирать другие звания и выставлять на вид свои заслуги, преимущественно перед всеми прочими. Но ведь в сущности ни власть, ни сами дворяне не принимают этих фраз за чистые деньги. Обе стороны отлично понимают, что в устах дворянства такие уверения не больше как самохвальство и не без расчета на царские милости, а со стороны власти - простой комплимент, из которого ничего не следует. Смешно и странно, когда люди мыслящие и ученые вдруг принимают эти фразы за нечто серьезное, верят им, как выражениям будто бы действительных фактов. Выставляют, например, заслуги дворянства, как сословия, в спасении отечества в 1812 году. Но ведь не одно же дворянство спасло Россию! Спасали его все, от мала до велика, от царя до последнего мужика. Какая же тут особенная заслуга дворянства? Теперь вошло в моду говорить и повторять, что дворянство совершило беспримерный в истории подвиг самоотвержения, уничтожив собственными руками крепостное право в лице мировых посредников и принеся на алтарь оте- 127 чества свое материальное благосостояние. Подождали бы по крайней мере, пока вымрем, поколение, видевшее своими глазами, как происходило освобождение крестьян, и тогда бы пустили в ход эту самохвальную фразу! Освобождение крепостных, как и все великие преобразования в России, совершено незаметным меньшинством, в ту минуту, когда власть была расположена это сделать. Дворянство, как сословие, было тут решительно ни при чем. Что касается огромного большинства дворян, то они всегда относились к этому преобразованию крайне враждебно, мешали ему сколько было возможно, и при Александре I, и при Николае, и в нынешнее царствование. Оно, это большинство, сколько могло, тормозило освобождение, урезывало землю у крестьян на местах, урезывало цифры их надела в государственном совете, уступило царской воле крайне неохотно и до сих пор продолжает вздыхать по крепостном праве, где и когда может срывая душу на мужике. Дворяне, освоившиеся со свободою крестьян, примирившиеся с новым положением дел, и теперь еще далеко не составляют большинства. Ссылаются на то, что главные деятели реформы были, в огромном большинстве, дворяне. Это бесспорно; но при этом забывают, что деятели эти составили в дворянстве незаметное меньшинство, что они были для дворянства предметом ненависти, что это меньшинство призвано было к отмене крепостного права не по выбору или назначению самого дворянства, а по выбору и назначению власти и правительства, которое заботилось о том, чтобы в члены губернских присутствий и мировые посредники попали люди, расположенные к делу; но и это, при всем старании, удалось не вполне, - так незначительно было меньшинство, сочувствующее освобождению. Последствия блистательно доказывают справедливость того, что я говорю. Когда бывший министр внутренних дел, враждебно относящийся к отмене крепостного права не на остзейский манер и по направлению своему вполне выражающий стремления и надежды большинства дворянства, не только перестал поддерживать меньшинство, но начал его теснить и преследовать, оно исчезло, затерялось в массе. Все знают, каковы были новые мировые посредники в сравнении с первыми, и до какой степени в их руках дело освобождения исказилось в самом своем основании. 128 Нет, не дворянское сословие самоотверженно и великодушно отказалось от крепостного права! Деятели освобождения призваны были правительством из меньшинства дворянской среды, заявившего себя против крепостного права и вследствие того ставшего предметом преследования со стороны огромного большинства дворянского сословия. Между тем и другим, я надеюсь, большая разница. В «Русском Мире» говорится и повторяется, что преобразования шестидесятых годов уничтожили дворянство, распустили его в восьмидесятимиллионной массе мужиков; что дворянство, распуганное и разогнанное из своих поместий, разбежалось в города и за границу, забросив свои хозяйства. Все это будто бы сделалось к прискорбию крестьян, которые и теперь больше верят своим местным помещикам, чем чиновникам и своим выборным. Из этих уверений выходит, что реформы местного быта, совершенные в нынешнее царствование, были совсем не нужны, не вызывались никакими потребностями. Сельское хозяйство процветало, дворяне жили в своих поместьях, мужики были исполнены к ним доверия, ходили к ним судиться. Словом, все обстояло благополучно, - и вдруг, ни с того, ни с сего, начались реформы (подразумевается, конечно, по наущению злоумышленников, врагов дворянства и власти), которые все это благополучие поставили вверх дном, вопреки народным желаниям, ко вреду мужиков и хозяйства и к разорению помещиков. Отсюда начало всех зол, абсентеизм просвещенного сословия, упадок сельского хозяйства, о котором так много и так красноречиво умеет рассказывать статс-секретарь Валуев, и господство невежественной черни в провинциях, невозможное и нестерпимое для культурных слоев. Я понимаю, что известная клика находит расчет нашептывать все это власти и по возможности вставлять ей очки дворянского большинства. Власть не знает России и судит по бумагам, которые клика ей докладывает. Но зато она, эта клика, до сих пор благоразумно не публиковала своих докладов и всячески старается довести печать до немоты, боясь, чтобы нескромные ее разоблачения не порвали хитро сплетенных нитей ее лжи и интриги. Но видно с нею случилось по пословице: кого Бог хочет наказать, у того разум отнимет. В уверенности, что положение и власть ее совершенно упрочились, она зарвалась и проболталась. Самонадеянность кли- 129 ки до того выросла и развилась, что она решилась выступить со своими лживыми уверениями и обманами печатно. Теперь механика этой-лжи, благодаря «Русскому Миру», у всех под глазами, и всякий мог бы уличить в ней придворных интриганов у нас дома, не прибегая к заграничным печатным станкам, если б наша печать не была обречена на молчание. Всякий ребенок знает, что теперь, как до реформ шестидесятых годов, дворянство остается во главе местного управления; что суд и заведывание мужиками, сосредоточенные в руках мировых судей-дворян и мировых посредников, тоже дворян, по-прежнему удержаны за дворянством; что дворянская организация осталась нетронутой; что уездные земские управы почти все, а губернские все без исключения, где только есть дворянство, составлены из дворян; что председатели земских собраний, с огромными полномочиями, какими они облечены по инициативе бывшего министра внутренних дел, суть предводители дворянства; что где только есть дворяне, там крестьянство не занимает должностей и не играет ни малейшей роли, а если выборные его и попробуют заявить свое мнение, несогласное с мнением дворянского большинства, то придворная клика тотчас же ссылает их административным порядком, как было еще недавно с Мол иным в Самаре. К крайнему сожалению, крестьянство и до сих пор не играет в нашем местном самоуправлении никакой роли; вся власть еще безраздельно сосредоточена в руках дворянству, которое распоряжается ею как хочет, раздает места, делает раскладку повинностей, судит и рядит. Если б крестьянство не было совершенно пассивно, то, может быть, в некоторых уездах и люди выбирались бы лучше, и земские деньги на постройку зданий и починку дорог расходовались бы разумнее и бережливее, и на сельские школы отпускалось бы их больше, и раскладки повинностей производились бы уравни-тельнее и справедливее. Есть, без сомнения, и такие местности, где, несмотря на то, что всеми делами орудует одно дворянство, дела идут по возможности хорошо, разумно и справедливо. Но здесь и там, все зависит от того, каково дворянство, которое, повторяю, и по закону, и по факту, соединяет в своих руках всю власть. Где же, спрашивается, растворение культурного слоя в мужицкой массе? Еде господство, или хоть преобладание черни в местном управлении? Утверждать это могут одни недобро- 130 совестные люди или круглые невежды, не имеющие понятия о том, что делается в России. Будь в дворянстве хоть тень связности, о которой мечтает «Русский Мир» и во имя которой придворная клика опрокидывает реформы шестидесятых годов, оно, при теперешней деятельной и сильной поддержке со стороны правительства, давно бы сложилось в сильнейшую сословную корпорацию, вредную и опасную по своем)'духу и для народа, и для власти, как в Польше. К счастью нашему, в нашем дворянстве нет и не было даже и тени связности; дворянство, как сословие, продолжает падать, и в смысле привилегированного класса, конечно, никогда более не восстановится, что бы ни делала котерия1 наших выродившихся олигархов. Абсентеизм дворянства на местах и упадок помещичьих хозяйств - факт несомненный, но смысл их совсем не тот, какой придает им «Русский Мир». В конце минувшего царствования и начале нынешнего, абсентеизм за границу был невозможен, потому что выезд за пределы империи был чрезвычайно затруднен, сперва мерами правительства, потом войной, а после войны тем, что драконовские правила о поездках за границу смягчались мало-помалу. Но главное, мы ожили надеждами, нам представилось, что дела будет довольно у себя, а чтоб его делать, надо было оставаться и жить дома. Первая половина нынешнего царствования вполне оправдывала этот взгляд, и абсентеизма не было. Но когда произошел поворот в правительстве, когда оно начало, мало-помалу, разделывать реформы, стеснять дарованные права, земство и печать, тогда все, что горячо было принялось задело, за работу, охладело, махнуло рукой и разбрелось куда попало. Не для чего было оставаться на местах. Кроме того, провинции опустели и потому, что большинство дворянства оказалось вполне неспособным заняться хозяйством дельно и серьезно, что в нем укоренилась привычка, воспитанная крепостным правом жить на дармовщинку и жуировать, не обременяя себя мыслью и трудом, что оно необыкновенно легкомысленно и беззаботно, как все праздные люди, отнеслось к новому положению вещей, созданному отменой крепостного права. 1 Котерия (от лат. coteria- n средние века отряд наемников) - партия, кружок лиц, преследующих какие-либо тайные цели (книжп. устар.) 131 Мы подсмеивались над ветреностью поляков, не замечая, что сами не уступаем им в этом ни на волос. Вся разница в том, что польское дворянство, располагавшее судьбами Польши, погубило ее; наше же дворянство, не имея, к счастью, политических прав, погубило только само себя. Неуменье дворян делать что-либо, совершенная их несостоятельность и беспомощность вошли у простого народа в пословицу. Роскошь не по средствам, самые беспутные затеи и мотовство дворянской массы всем известны и памятны. Везде банки и поземельный кредит обогатили людей, дали им средства уплатить долги, улучшить свое хозяйство, удвоить и утроить свое состояние; только у нас они разорили дворянство, ввели его в неоплатные долги. Понятно, что при таких условиях отнятие дарового труда разорило большинство дворян. Выкупные свидетельства, вместо того, чтобы идти на улучшение хозяйства, на постановку его на новую ногу, сообразно с изменившимися условиями, были прожиты в городах и за границей, съедены и пропиты, проиграны в карты, употреблены на балы, женщин, наряды. Вот что распугало и разогнало большинство дворян из провинции, а вовсе не введение нашей смирной и безгласной черни в местные земства. Я говорил до сих пор о безобидном, добродушном, хотя и легкомысленном, не приготовленном к труду большинстве дворян. Затем не мало было и таких, которых реформы шестидесятых годов действительно выжили из их имений. Не умея свыкнуться с отменой крепостного права, с тем, что уже нельзя тиранствовать над дворовыми и мужиками, некоторая часть дворянства срывала сердце на рабочих, всячески теснила, обсчитывала народ, не скрывала своего к нему презрения и ненависти и вызвала отместку: к таким дворянам не шли на работу и в службу, им делали все во вред, наконец, с отчаянья и злобы, поджигали их дома, житницы и усадьбы. Эта часть дворянства жалуется и теперь на новые порядки, разоряется и кричит, что в провинции нельзя от них жить. Но кроме этих видов абсентеизма существует у нас еще один, политический, о котором «Русский Мир» мудро молчит. Иные дворяне и живут по деревням, хозяйничают, ладят с народом, приспособились к новым порядкам, не жалуются на них, но систематически воздерживаются от всякого участия в местных общественных делах и управлении, с тех 132 пор, как придворная клика начала царствовать в России, преследовать людей независимых и поддерживать большинство, враждебное совершившимся реформам. Эта, теперь подавленная и устранившаяся от дел часть дворянства, составляющая незаметное меньшинство, талантливая, честная, независимая, мыслящая, всплывет опять, как только царство олигархов кончится, и явится спрос на живые силы, которые теперь всячески оттираются на задний план. Эта часть дворянства ясно понимает, что создает высшее привилегированное наследственное сословие, по рецепту «Русского Мира», и дать ему общественные и политические права - значит окончательно сдать массы народа в руки худшей части населения - разбогатевших кулаков, железнодорожных тузов, бывших откупщиков, взяточников, награбивших себе состояние, словом, всякого рода проходимцев, нагревших себе руки около казны, народа, или по акционерным делам, на бирже и на спекуляциях. Таково было бы большинство проектируемого программою «Русского Мира» дворянства, о котором эта газета уверяет, что народ больше верит ему, чем коронным чиновникам. Народ, раздавленный поборами, которые против прежнего увеличились в пять и в восемь раз и взыскиваются с небывалой жестокостью, не верит больше никому и ничему, даже самой власти, в которую он еще недавно слепо верил. Он видит, что освобождение не облегчило его участи, а напротив, скорее ее ухудшило. Прежние посредники, защищавшие его права и интересы, заменились людьми или совершенно безучастными к его доле, или обратившими свою власть в помещичью худшего сорта; он видит, как при взыскании с него податей и недоимок продается его имущество за бесценок, благодаря совершенному бессердечию полиции; как с легкой руки бывшего тульского губернатора Шид-ловского, взыскание недоимок, вопреки закону и справедливости, обращается на бабьи сарафаны и бабью собственность; он видит, как помещики и их приказчики совершенно безнаказанно обижают и теснят его, и ему не к кому обращаться за помощью. В крестьянине мало-помалу складывается убеждение, что вся администрация, казенная и общественная, дворянская и земская, только для того и существует, чтобы обирать его, а для защиты его, бедного и темного человека, нет никого. 133 Вот плоды той внутренней политики, какая у нас водворилась с воцарением придворной клики. Во имя химеры классического образования наши университеты падают, и молодежь, толпами выгоняемая из них и из гимназий, обращается в безумных пропагандистов бессмысленных брошюр и прокламаций. Во имя химеры привилегированного дворянства искажаются великие реформы нынешнего царствования, и нашему развитию насильственно дается искусственное направление, противное тысячелетнему ходу русской истории, ослабляется власть и доверие к ней народа, устраняется из администрации просвещенное меньшинство, которое во все наши лучшие эпохи шло впереди и стояло на первом плане, подавляется русская мысль, налагается печать молчания на наши уста. Неужели это может долго продолжаться, и неужели можно защищать такой порядок дел, как пытается «Русский мир»? Этому не хотелось бы верить! Наука, мысль, теория идут на службу олигархии только в эпохи разложения государств и народов. Мы, надо надеяться, еще не дошли до этой степени упадка. Пока мы, по-видимому, только испорченные, очень дурно воспитанные дети, а не развращенный, изверившийся в себя народ. ПИСЬМО ВТОРОЕ Санкт-Петербург, 1875 г. Только люди, не имеющие понятия о теперешней России, или придворные интриганы могут утверждать, что создание привилегированного сословия из остатков разорившихся дворян, разбогатевших невежественных торгашей-кулаков и всякого рода аферистов может возродить нашу местную жизнь и благосостояние, заменить теперешний разброд правильной организацией, вдохнуть в обезличенных людей нравственный характер и умственную состоятельность. Высшее местное сословие - культурное и обладающее на факте привилегией, сложится само собою, при теперешнем земском устройстве, созданном реформами 134 шестидесятых годов, если только не будут теснить земство, искажать и расшатывать его сверху. Если б правительство и его местные органы смотрели за строгим соблюдением закона, то местная жизнь не замедлила бы выдвинуть из себя высший культурный слой, составленный из элементов всех бывших и существующих теперь искусственных сословий, разрядов и званий. Сюда вошли бы и обломки старого служилого дворянства, и крупное землевладение, и капиталы, и способности - словом, все то, из чего и теперь слагается и чем обновляется господствующий культурный класс в Англии и Северо-Американских Штатах. Но интриганам совсем не этого хочется. Они боятся создания и упрочения у нас такой среды, которая была бы довольно влиятельна, чтобы противодействовать ее проискам и олигархическим замашкам. Ей нужно название, а не самое дело. Она только прикрывает свои виды программой, которую, с возможной благовидностью, излагает «Русский Мир». Ее настоящая цель, напротив, не дать сложиться ничему прочному, влиятельному на местах, чтобы было удобно ловить в мутной воде рыбу и беспрепятственно проводить олигархическую конституцию в России, конституцию, немыслимую при существовании в провинциях солидного, истинно консервативного, просвещенного высшего класса. Вся дезорганизация, весь произвол, весь мрак, все беззаконие идут у нас не из провинции, не из уездов, а из столиц, из среды придворных интриганов, которые вставляют очки власти, мечтают держать все в своих руках и править именем власти в своих собственных интересах. Царствующие теперь в России, которые, разобрав большую часть министерских портфелей, пронырливые, лукавые, безнравственные и невежественные, - вот где наше зло и источник наших неурядиц. Как на исход из хаоса и беззакония, в которых мы находимся, указывают обыкновенно или на революцию, или на политические гарантии. Автор статей «Чем нам быть?» отвергает, и весьма справедливо, оба способа в применении к России. Эта часть статей и места, где говорится о существе и значении верховной власти у нас, бесспорно лучшее из всего, что сказал «Русский Мир». Особливо вопрос о верховной власти, как она выработалась в России исторически, поставлен совершенно верно и правильно. Политическая револю- 135 ция у нас, к счастью, невозможна, потому что в основе русского государства нет взаимно враждующих элементов. Социальная революция - худшая из всех видов революций - к великому нашему благополучию, тоже невозможна благодаря Положениям 19 февраля 1861 года, как ни искажены они в практическом применении, благодаря стараниям бывшего министра внутренних дел. Невозможность революции у нас есть потому наше счастье и благополучие, что даже там, где они возможны и представляются единственным выходом из запутанного положения, они по своим последствиям составляют зло, чуть ли не худшее того, которое ими устраняется. Примеры у всех под глазами. Нам грозят, во всяком случае, не революции, а смуты, которые искусственно вызываются бессмысленным управлением, беспомощностью невежественных, полудиких масс, задавленных поборами и бесправием, и в то же время систематическим раздражением имущих и образованных слоев, которое сближает их в недовольстве с массами. Интриганы, правящие теперь в России, относятся самым легкомысленным образом к явлениям современной русской жизни, давят мысль, давят молодежь, толпами ссылают недовольных, не подозревая, что раздувают пламя, которое хотят тушить. Конституционные поползновения, идущие и из образованных слоев общества и из придворной клики, у нас совершенно бесплодны и только показывают нашу политическую незрелость и незнание России. Конституция только тогда имеет какой-нибудь смысл, когда носителями и хранителями ее являются сильно организованные, пользующиеся авторитетом богатые классы. Где их нет, там конституция является ничтожным клочком бумаги, ложью, предлогом к самому бессовестному, бесчестному обману. Конституция, как она выработалась в Европе, есть договор между народом (собственно между высшими сословиями) и правителем. Где оба равносильны, там дело идет хорошо. Но где одна из сторон слаба, там властвует на деле та из них, которая сильнее, и она предписывает законы. Мы видели, как во Франции шайка разбойников и бандитов овладела государством и двадцать лет безнаказанно удерживала власть в своих руках, делая ужасы и прикрываясь конституцией, в которой все было бесстыдной ложью. Сама по себе, помимо условий, лежащих в строе народа и во взаимных отношениях 136 различных его слоев, конституция ничего не дает и ничего не обеспечивает; она, без этих условий, ничто, но ничто вредное, потому что обманывает внешним видом политических гарантий, вводит в заблуждение наивных людей. У нас многие мечтают о конституции, всего более те, которые надеются, с ее помощью, забрать власть над государством, на французский наполеоновский манер, в руки нескольких семейств, с устранением всего народа. О верхней камере я слыхал много разговоров; о нижней придворная клика благоразумно молчит. При всесословном демократическом характере верховной власти в России, на который весьма верно указывает «Русский Мир», при отсутствии у нас испокон века каст и замкнутых сословий, не имеющих ничего сходного с общественными группами по занятиям, ни с тягловыми служебными разрядами, созданными законом, как было у нас до Петра Великого, ни революции, ни конституция у нас немыслимы. Насущный наш вопрос совсем не политический, а административный. Нам нужны не новые преобразования взаимных отношений между сословиями, не политические обеспечения против исторически данной верховной власти. Все, что нам нужно и чего хватит на долгое время, это сколько-нибудь сносное управление, уважение к закону и данным правам со стороны правительства, хоть тень общественной свободы. Огромный успех совершится в России с той минуты, когда самодержавная власть усмирит придворную клику, заставит ее войти в должные границы, принудит, волей-неволей, подчиниться закону. Гнейст, глубокий знаток английской политической жизни, давно уже указывал на зло, происходящее для страны от господства в ней праздных, невежественных, развращенных, своекорыстных кружков из высших классов, толкущихся около двора и живущих царскими подачками и милостями. Он советовал совершенно устранить эти опасные элементы от государственного управления, предсказывая, в противном случае, великие несчастия и стране, и власти. Мы испытываем теперь на себе всю справедливость этих предостережений. Эти кружки, забравшие силу, исподволь взяли назад почти все, что сделано у нас доброго в первые десять лет нынешнего царствования, и довели до того, что власть и народ перестали понимать друг друга. Пока теперешний порядок дел продлится, пока Россия, преобразо- 137 |
Похожие:
 | Реформы 1860-1870х годов. Самодержавие, сословный строй и модернизационные процессы |  | Это критические взгляды и настроения в отношении существующей действительности, новые идеи и та энергия, которые особенно нужны в... |
| Для создания настроения использовала записи музыкальных пьес П. И. Чайковского и Д. Кабалевского, пения соловья, репродукции картин... | | В обстановке спада революционной ситуации на рубеже 70—80-х гг этот курс был обречен на провал далеко не сразу |
| Отход от «оттепели» и консервативный курс советского руководства (отход от реформ) | | Цель урока: познакомить учеников с содержанием реформ второй половины века в России; доказать, что она в это время вышла на капиталистический... |
| Цели урока: обрисовать зрительные образы при чтении стихотворений, понять настроения, чувства поэтов, определить способы создания... | | И самый главный урок состоит в том, что реформа — это не одномоментный акт принятия «хороших законов», а построение последовательности... |
| Осуществляется через образование, а также организацию жизнедеятельности определенных общностей. В воспитании взаимодействуют личность,... | | Эта тема становится все более актуальнее в связи с улучшением русско-китайских отношений, поэтому нам надо понять как жили люди в... |
