Общественные настроения накануне реформ 1860-х годов
Скачать 2.61 Mb.
|
КАВЕЛИН КОНСТАНТИН ДМИТРИЕВИЧ (1818-1885) ~ русский исто рик, правовед, социолог, политический деятель. В1857-1861 гг. ~ профессор Петербургского университета, с 1878 & - руководитель кафедры гражданского права Во-еншноридической академии. В 2840-х гг. активно участвовал на стороне «западников» в общественной полемике по поводу путей социального развития России, отстаиваллибералтый путь проведения реформы 1861г. Его политическое заявление на зту тему было опубликовано в журнале «Современник» и сборнике «1Ьлоса из России», издававшемся в Лондоне А. lepueHOMuH. Огаревым. В конце 1850-х сблизился со «славянофилами». В1862 а в работе «Дворянство и освобождение крестьян» выступил в поддержку сильной монархии и против одной из главных «западнических" идей - введения конституции. В1866 г. представил царю записку «О нигилизме и мерах против него необходимых». С 1860-х годов был одним из последовательных противников материализма в психологии и этике, что отразилось в его философских работах того периода. Вместе с Б.Н. Чичериным основал в отечественной историографии аеколу, настаивавшую на том, что в России власть является инициатором и гарантом прогресса, а государство - высшей формой общественного бытия. Характерной особенностью этой «государственной» школы являлось рассмотрение исторического процесса с точки зрения развития правовых отношений между верховной властью и первоначально «закрепощенными» сословиями. В газете «Русский Мир» напечатан в течение 1874 года (начиная с марта и заканчивая августом) ряд передовых статей под заглавием «Чем нам быть». В этих статьях излагается целый, систематически обдуманный и выработанный проект коренного переустройства наших сословий и местного управления, на началах, противоположных преобразованиям нынешнего царствования. Хотя автор, судя по его словам, и ожидает возражений, но это не более, как насмешка с его стороны над злосчастной русской печатью. При теперешней (1875 года) нашей цензуре отвечать ему в России нет никакой возможности. Оттого, без сомнения, статьи «Русского Мира», затрагивающие важнейшие наши внутренние вопросы, и встречены почти молча, почти без отзыва. Опасаясь, чтобы невольное молчание русской печати не было принято за знак согласия с автором или приписано непобедимой убедительности его выводов, я считаю долгом перед родиной и теми из моих соотечественников, которые не разделяют мыслей редактора «Русского Мира», отвечать ему. К великому моем}- огорчению, я вынужден печатать свой ответ за границей, а не у себя дома. Будучи совершенно убежден, что мой образ мыслей по крайней мере столько же благонамерен и охранителен, как и автора статей «Русского Мира», я тем не менее пи в каком случае не могу рассчитывать на такую же снисходительность ко мне цензуры, какую она оказала «Русскому Миру». Та же причина заставляет меня скрыть свое имя. Политическая благонадежность составляет у нас, с некоторого времени, монополию взглядов, которых я не разделяю, которые считаю вредными и даже опасными для России и верхов- 107 ной власти; а при отсутствии судебных гарантий для политических преступников и нарушителей цензурных правил, судьями коими стали бы те, против кого я спорю. ПИСЬМО ПЕРВОЕ С напряженным вниманием и возрастающим интересом прочитал я в «Русском Мире» ряд статей, в которых определяется наше теперешнее тяжелое положение и указываются средства, как из него выйти. Эти статьи, по своей обдуманности и последовательности мыслей, резко выдаются посреди невольной пустоты теперешней русской периодической печати. Они представляют не только программу преобразований, но вместе с тем и крайне интересный комментарий правительственных распоряжений за последние десять лет. Для очень многих и для меня в том числе, эти статьи были целым откровением. Многое непонятное и загадочное в наших обстоятельствах, в административных и законодательных мерах последнего времени, разом разъяснилось для меня по прочтении этих статей. Я понял, что программа предполагаемой новой ломки наших внутренних порядков родилась не внезапно в голове какого-нибудь сотрудника газеты, а давно решена в высших правительственных сферах, давно и последовательно проводится в нашей администрации и законодательстве, и, как делалось во Франции при второй империи, теперь только возвещается публике официозно, чтобы подготовить ее к предстоящим государственным мероприятиям. Все в этих статьях наводит на такую мысль. Административный произвол и гнет цензурного ведомства почти отучил нас от правдивого и смелого печатного слова. Рассуждать о политических предметах мы с некоторого времени не смеем: тем изумительнее было встретить на страницах русской газеты откровенное и свободное обсуждение одного из самых щекотливых внутренних русских вопросов, недвусмысленное порицание нашей внутренней политики и обвинение распоряжений по военному ведомству, до того сильное и резкое, что с ним могут сравниться по тону разве выходки «Московских Ведомостей», которые в последнее время что-то тоже прикусили язык. 108 Автор статей «Русского Мира» говорит как власть имущий. Для него цензурное ведомство делает исключение из правила, которому неуклонно следует, - подавлять в печати всякую живую мысль, всякое искреннее выражение мнений и взглядов, как бы они ни были умеренны и скромны. Чем же иначе, как не солидарностью со взглядами правительства, мог автор приобрести неоценимое право говорить, что думает, - право всем нам данное в нынешнее царствование, но потом опять отнятое? В том, что «Русский Мир» является в настоящем случае официозным органом правительства, особенно утверждает меня поразительное согласие мыслей, развиваемых в статьях, со стремлениями > которые начали обнаруживаться в нашей администрации и законодательстве еще года за три до 4 апреля 1860 года, и которые с этого несчастного дня стали выступать все яснее и яснее. Общий их смысл, как и программы, обнародованной в «Русском Мире», есть отрицание преобразований шестидесятых годов. В упомянутых статьях этой газеты недвусмысленно, с едва сдерживаемой досадой и горечью, говорится о порядке дел, созданном у нас со времени освобождения крестьян, о крестьянском и земском самоуправлении, о мировой юстиции, о местной администрации и бюрократии. Автор статей уверен, что сделанные у нас преобразования «были в некоторых частях своих слишком теоретичны, а потому не вполне совпадали с естественным течением русской истории»; что «выработанный историей русский культурный слой был во многих отношениях пожертвован отвлеченным идеям бессословности, т. е. низшим сословным группам, представляемым на западный образец, никогда не существовавшим на русской почве» (Л. 108); что «в начале реформ имелось, кажется, в виду заквасить развитыми умственными силами русскую всесословность на американский образец» (Л. 111). Наша коренная болезнь, говорит автор, это - обезличение и разброд, происходящие от того, что дворянство, единственное связное и культурное у нас сословие, утоплено и разведено преобразованиями нынешнего царствования в массе черни, тогда как прочность правительства находится в теснейшей зависимости от связности культурных слоев, разрываемой революцией, чернью, которая живет вне культурного слоя» (Л. 89). Бессословности и происходящей от того разъединенности приписывается, что земское дело у нас не принялось, 109 что дарованные нам льготы оказались «мертворожденными» (Л. 95). Народ наш, по убеждению автора, не признает демократического равенства и всесословность; их проповедуют лишь семинаристы, выходящие толпами в чиновники (Л. 99), и к которым, главным образом, автор применяет презрительное название фризового пролетариата. Нашему народу, говорит он, неведомо полицейское самоуправление на швейцарский лад (Л. 79). На разные лады и во многих местах развивается тема, что у нас между крестьянством и господами нет розни; что крестьяне в своего брата не верят, полагаются больше на правду господ, а господином считают не какого-нибудь забредшего на их сторону студента, а своего местного, коренного помещика (Л.Л. 81, 108, 157). По мнению автора, всесословная волость необходима, главным образом, для того, «чтоб высвободить русский народ из под мужичьего управления, становящегося для него нестерпимым»(Л. 81). Трогательное доверие и единодушие между дворянством и народом разрушено реформами шестидесятых годов, произведенными ненавистной автору левой стороной русских мнений и бюрократией, составленной снизу, как сказано, из семинаристов, вопящих о демократическом равенстве и всесословности. Чем ближе личный взгляд человека подходит к левой стороне русских направлений, тем меньше самостоятельности в его мысли. Бывшие славянофилы признаются правой стороной; но серьезный смысл их трудов, как уверяет автор, не за их теориями и практическими заключениями, а за их анализом русских понятий конца воспитательного периода, каким признается период русской истории от Петра Великого до нашего времени (Л. 79); в упрек же ставится славянофилам то, что они пришли на деле почти к тем же заключениям, к каким и позднейшие либералы «с чужих слов», а именно, что они «искали спасения в сокровищах стихийной мудрости русского простонародья» (Л. 81). Что касается бюрократии, то она представляет «известное обеспечение благонадежности и способности только в высших слоях, тех именно, которые ведут управление можно сказать теоретически, не соприкасаясь с жизнью прямо» (Л. 120). Прямые слуги верховной власти, надежные и сознательно верные более всякого чиновничества - это дворяне (Л. 157); но у нас параграфы закона вырабатываются началь- 110 никами отделений. В виде образца теперешней мировой юстиции приводится приговор мировых судей по делу Энкен, а в виде образца наших присяжных - «крадущие и просящие милостыню присяжные из крестьян» (Л. 81). Вывод из такого обзора элементов русской жизни и управления, из этой критики преобразований шестидесятых годов, вытекает сам собою. Дворянство есть единственное наше учреждение культурное, связное и наследственное, и в этом смысле оно должно быть привилегированным слоем, должно занимать подобающее место в государственном устройстве, служить ядром русской политической и общественной жизни, не захватывая ее впрочем в свою исключительную собственность (Л. 108). Все земское самоуправление, властные гражданские должности, суд и военная служба должны находиться в дворянских руках «если и не исключительно, то более, чем преимущественно» (Л. 134). Такого привилегированного положения наше дворянство достойно вполне. «К нему власть могла всегда, по всякому поводу, отнестись со всяким разумным требованием, в полной уверенности, что это требование будет исполнено немедленно и с сочувствием, хотя бы вынуждало к большим жертвам» (Л. 157). Но это состояние должно быть преобразовано. Надобно «чтобы доступ в него снизу был не слишком затруднен и открывался не только лицам, повышающимся в государственной службе, но и другим культурным званиям; чтобы ряды его раздвигались для известных размеров и видов богатства и для умственных заслуг, чтобы достойные люди из культурной среды могли лично группироваться около потомственной привилегии (Л. 108). Дворянству в новом составе (и обязательно служилому), представляющему известный ценз (для потомственных дворян не менее 1000 рублей годового дохода, для прочих членов сословия гораздо выше) с присоединением качеств (значительного чина, высокой ученой степени), должна быть исключительно передана в уездах вся власть, все местное земское самоуправление (Л.Л. 108, 111): сельская полиция, тюрьма, надзор за неблагонадежными людьми, сбор податей. Ему же должно принадлежать управление волостями. Должности волостного начальника и мирового судьи соединяются в одном лице. В эту должность избираются местные помещики, живущие в волости или близ нее, а головы из крестьян суть их помощники. Полицейская 111 власть переходит к начальникам волостей (Л. 115). Теперешнее земское самоуправление в уездах и губерниях упраздняется и заменяется дворянским, с устранением в уездах коронной администрации от всякого вмешательства в земские дела. Роль администрации ограничивается в уездах утверждением или назначением должностных лиц из местных жителей (эти лица могут быть увольняемы от должности только по высочайшему повелению), преследованием виновных перед судом и приостановлением мер, несогласных с видами правительства, впредь до решения свыше (Л. 115). Соответственно с этими атрибутами, дворянство организуется весьма сильно. Оно получает право избирать в должности по своему усмотрению, «без всякой навязанной ему мерки». Оно может всякого принимать в свою среду и всякого исключать, причем выражается желание, чтоб исключение из числа избирателей «отзывалось и на других его правах». Лицо, хотя бы и удовлетворяющее всем требованиям закона, принимается избирателями в свою среду не иначе, как голосованием. Отменено такое голосование может быть только верховною властью. {Здесь конечно говорится об отдельных случаях, а не об общей мере.) С тем вместе избирательный ценз по образованию совершенно прекращается (Л. 115), ВСЕ властные должности занимаются дворянами, с исключением приказных; точно так же дворяне никогда не опускаются до приказных должностей (Л. 134). Губернский предводитель дворянства пользуется совещательным голосом в «высшей правительтвенной среде». Губернские съезды дворянства имеют право ходатайствовать пред верховною властью о желательных изменениях в законах и пользуются «потребной свободой» взаимных сношений (Л. 120). Высшие гражданские должности в службе замещаются земскими деятелями, сначала хотя бы в областях (Л. 134). Этими мерами исполнится требование автора, чтобы «направление дел было изъято из рук канцелярских учреждений». «Уравновесить две силы, бюрократическую и земскую, происходящие из различных источников, вырабатывающие совсем иные отношения правительства к народу, даже другой возраст государства, вносящие в общее дело дух прямо противоположный, - совершенно невозможно». Из этого автор последовательно выводит, что центр тяжести должен быть 112 перенесен из чиновничества в общество (Л. 237). Согласно с тем рекомендуется сокращать по возможности бюрократические учреждения, а сбережения обратить на пользу земства, назначением бесплатным земским должностям пособия от государства «в полезных размерах» (Л. 134). При таком значении, роли и власти дворянства, оно разумеется должно отличаться от массы народной и от «перерастающих чернорабочий слой» степенью своего образования. Наука в полном ее значении должна стать привилегией высшего сословия; черни же, простому народу, остается в удел одна грамотность; а перерастающим чернорабочий слой - одно техническое и ремесленное обучение. С этою целью правительственные стипендии, раздаваемые ныне кому попало, должны быть обращены исключительно на образование дворянства, а прочим сословиям должно быть предоставлено не более одной стипендии на классическую гимназию (Л. 126). Всякому, кто хоть сколько-нибудь следил за тем, что у нас делается со времени освобождения крестьян, эта программа коротко знакома; нового в ней только то, что она теперь впервые опубликована во всеобщее известие, по всем видимостям с одобрения правительства. Бывший министр внутренних дел, родоначальник теперешнего направления нашей внутренней политики, и на словах и в своих распоряжениях неуклонно проводил ту же программу. С 1863 года, когда мирное разрешение крепостного вопроса стало несомненным, он громко начал выражать глубокое презрение к губерниям, в которых, к их несчастию, дворянства или почти или вовсе нет; он систематически стал разрушать и убил институт мировых посредников, который на своих плечах вынес мирный исход освобождения крестьян. Где только мог, статс-секретарь Валуев, правдами и неправдами, урезал права бывших помещичьих крестьян на земли, бесспорно и исстари им принадлежащие, нередко уступленные или проданные им их бывшими владельцами. Все статьи Положения 19 февраля, которые можно было толковать в пользу и против крестьян, он постоянно толковал во вред им, в пользу помещиков. Выбором губернаторов и членов губернских по крестьянским делам присутствий, насколько от него зависело, он дал другой оборот ходу крестьянского дела на местах, ослабил и исказил дух Положения 19 февраля. Достаточно было выразить дворянский образ 113 мыслей, в смысле программы «Русского Мира», заявить ненависть и презрение к крестьянам, чтобы попасть в члены губернских присутствий и в губернаторы; сочувствие же к крестьянам преследовалось бывшим министром внутренних дел как признак политической неблагонадежности и антимонархического образа мыслей. Где только статс-секретарь Валуев мог выразить свое недоброжелательство к крестьянам, он его выражал самым недвусмысленным образом. С каким-то непонятным злорадством он относился даже к голодающим мужикам. Всем памятны его действия во время голода в Архангельской губернии, Единомышленники его пошли далее: они систематически выморили голодом половину Холмского уезда Псковской губернии. Такой образ действия с голодающими крестьянами по-видимому возведен в административный принцип, судя по недавним распоряжениям самарского губернатора Климова. Тот же взгляд и та же система проводились бывшим министром внутренних дел и в цензурном управлении. Он не брезговал никакими средствами, чтобы подавить в нашей печати выражение направления, благоприятного крестьянам, и искусственно создавал органы, поддерживающие программ)', обнародованиую теперь в «Русском Мире». Одна петербургская газета, за свое дворянское направление сильно читавшаяся в западных губерниях, получила субсидии; редакции другой газеты, лишенной за сочувствие к преобразованиям шестидесятых годов права бесцензурной выписки иностранных газет и журналов, дано знать, что она преследуется за сочувствие к мужикам; ей предлагалось написать хоть одну статью в пользу дворянства, чтобы получить назад все отнятые у нее права. Бывшим министром внутренних дел создана «Весть», всем памятный орган крупных землевладельцев. Бредовые статьи этой газеты, поразительно сходные с программой «Русского Мира», как известно, внушались министерством внутренних дел, нередко составлялись в самом министерстве и даже выносились прямо из кабинета министра. Редактор «Вести», В.Д. Скарятин был деятельным членом Холмского земства, получившего в России печальную известность за морение голодной смертью половины мужиков Холмского уезда. Всякое сочувс гвие к крестьянам, всякое, хотя бы самое умеренное и справедливое порицание дворянства в газете, навлекало на себя предостережение, приостановку или пре- 114 кращение издания. Славянофильские органы подвергались одной судьбе с прочими, и программа «Русского Мира» объясняет, почему они ставились на одну доску со своими врагами. Вина их заключается только в том, что они выражали большое сочувствие к мужикам. Всесословные земские учреждения, народившиеся при статс-секретаре Валуеве и по странной игре случая вверенные его опеке и покровительству не избегли участи мировых учреждений и печати. Бывший министр внутренних дел не скрывал глубокого к ним нерасположения, и не будучи в силах переустроить их по-своему, убил их административными и законодательными мерами. Новый порядок обложения купечества сборами в пользу земства, новый порядок делопроизводства в его собратьях, огромные права, предоставленные их председателям и, к довершению всего, подчинение земств цензуре губернаторов, рядом с крайне недоброжелательным отношением последних и министерства к земским учреждениям и их ходатайствам1, что выражалось на каждом шагу в единичных действиях и в общих распоряжениях, - все это задушило всесословную земскую жизнь и деятельность почти в самую минуту их зарождения. Что касается до мысли о различных степенях обучения для различных слоев общества и об открытии одному привилегированному сословию доступа к высшему образованию, то она деятельно и явно проводится теперешним министром народного просвещения. Под благовидным предлогом усиления классического образования поступление в университеты и медицинскую академию до того затруднено, что они пустеют по недостатку учащихся, а из гимназий воспитанники тысячами выбрасываются на улицу, и за неимением занятий, не зная куда деваться и что начать, идут пополнить ряды разно-сителей прокламаций и возмутительных брошюр. Ученье до 1 Рассказывают, будто редакция «Русского Мира», состоящая под покровительством графа Воронцова-Дашкова, лица, приближенного к Наследнику, получила недавно, п виде субсидии на издание этой газеты 25 000 рублей. Неужели это правда? Что мысли, выраженные в статьях «Чем нам быть», составляют программу придворной партии, правящей теперь (1875 г.) Россией, об этом мы знал и давно. Но что им сочувствуют и высшие сферы, - это было для пас неожиданною, нп прискорбною новостью, которой не хочется верить. 115 того горько, что юноши и дети, не дожидаясь его сладких плодов, вешаются, застреливаются, топятся. Но граф Толстой гораздо последовательнее своих товарищей по министерству, и не спешит сделать мужиков грамотными. Деньги, отпускаемые государством, идут не на открытие новых школ и поддержание существующих, а на размножение инспекторов. Многие из них, вместо того, чтобы способствовать увеличению числа училищ, по возможности мешают их открытию и пользуются всякими предлогами, чтобы закрывать те, какие есть1. Обстоятельства благоприятствовали придворной партии в проведении программы, обнародованной в «Русском Мире». Прошлое царствование от страха революции задавило с 1849 года университеты, гимназии, литературу и всякое выражение самостоятельной мысли в чем бы то ни было. Слабые зачатки серьезного и солидного знания, насажденные с таким трудом графом Уваровым, были, вследствие того, истреблены. Изучение науки заменилось чтением запрещенных брошюр; место просвещенной мысли, невозможной без некоторой свободы, заступила самая поверхностная болтовня обо всем на свете. С таким отсутствием солидного знания и большим запасом либеральных фраз натолкнулись мы на восточную войну и перешли в нынешнее царствование. С переменой царствования ожили надежды на лучшее будущее; мысли дано несколько простора; в публике и правительственных сферах стали громко говорить о необходимости коренных реформ и поднят был вопрос об освобождении крестьян. При таком положении дел, после долгого искусственного застоя, брожение умов не могло не быть сильным, и как везде и всегда, не обошлось без прискорбных увлечений и крайностей, которые были тем естественнее, что мы встретили новое время с большим запасом горечи и с крайне слабым запасом знания, мысли и практической опытности. 1 Ссылаюсь на следующие факты: в одной губернии инспектор так грубо отнесся к помещику, устроившему сельскую школу на свой счет, что помещик прогнал его и закрыл школу. В другой губернии инспектор рекомендовал смотрителю училищ закрывать плохие школы под предлогом неимения в виду способных учителей. Если бы печать не была у нас так стеснена, то эти темные дела всплыли бы наружу. Теперь они скрываются под спудом, как в худые времена нашей вынужденной немоты. 116 Важные интересы общественные, материальные и нравственные, затронутые освобождением крестьян, еще усилили брожение; а вдобавок, одновременно с тем, подготовлялось польское восстание, разразившееся в начале 1863 года. Известная клика, состоявшая из горсти людей, ловко воспользовалась этими обстоятельствами. Брожение истолковано ею в глазах власти как революционное движение. При помощи искусной подтасовки, люди, сочувствовавшие преобразованиям, смешаны в один разряд с увлекавшимися юношами. Мало-помалу, вопрос был чудовищно извращен: кто сочувствовал новым порядкам, вводимым правительством, тот стал слыть за революционера, противника верховной власти; а те, которые противились преобразованиям, выданы за друзей порядка и правительства. Сначала партия, группировавшаяся около бывшего министра внутренних дел, действовала осторожно, исподтишка. Необходимость преобразований была слишком очевидна, чтобы можно было вдруг уверить власть в их зловредности. Передергивать надо было исподволь, пользуясь увлечениями прессы и юношества, а между тем, под рукой подбирать единомышленников. Крупные землевладельцы, захваченные врасплох освобождением крестьян, в возможность которого не верили до конца, представляли для видов клики самую удобную среду и самый обильный материал. Статс-секретарь Валуев ласкал их, вместе с ними порицал реформы, поддерживал в этом слое надежды на лучшее будущее видами на последующую отмену ненавистных преобразований и на введение конституции в дворянском смысле. Подзадоренные и поддержанные им крупные землевладельцы ораторствовали в земских и дворянских собраниях, а министр внутренних дел пользовался их красноречием, чтобы дискредитировать в глазах власти пользу реформ вообще и земских учреждений в особенности. Но один в поле не воин, говорит пословица. Чтоб придворная партия могла организоваться и забрать власть в свои руки, ей нужно было захватить все министерские портфели. Мысль эта проводилась в высших сферах под тем благовидным предлогом, что правительство при министерстве, состоящем из лиц с различными взглядами и направлениями, не имеет необходимого единства и силы, что нужно министерство однородное, нечто вроде европейского министерского со- 117 вета, с премьером во главе. Злосчастное 4 апреля 1876 года подошло как нельзя больше кстати для этих целей. Благодаря ему, почти однородное министерство образовалось в смысле придворной партии. Два чрезвычайно важных поста - шефа жандармов и министра народного просвещения замещены ее членами. Мало-помалу, в ее же руки перешли министерства юстиции, путей сообщения и государственных имуществ. Министерство внутренних дел было еще прежде замещено, после выхода статс-секретаря Валуева, членом той же клики. Таким образом, мечта о компактном министерстве почти осуществилась. Попблнив свои ряды и скомпрометировав окончательно в глазах власти и преобразования шестидесятых годов и людей, которые их провели и поддерживали, наполнив администрации исключительно своими приверженцами, задавив всякое выражение мнений в печати, партия могла считать свое положение обеспеченным и действовать открытее и решительнее. План ее, проступавший сначала только в отдельных чертах, созрел вполне для осуществления, и уже приступили к его исполнению. Знаменитая комиссия для изучения положения сельского хозяйства в России должна была подготовить введение дворянской конституции сверху, а программа «Русского Мира», новосозданного органа клики после падения «Вести», очевидно, была предназначена к тому, чтобы подготовить публику к выработанному графом Шуваловым, может быть при содействии редакции «Московских Ведомостей», проекту преобразования местного управления в Империи в том же дворянском смысле. Выход его и графа Бобрин-ского из министерства, кажется, приостановил осуществление этих планов. Надолго или навсегда - это покажет время. Ниже я разберу основания программы «Русского Мира» и данные, на которые она опирается. Но какова бы она ни была, несомненно, что она служит только предлогом для чисто личных видов клики. Чтобы в этом убедиться, стоит только сравнить слова с делами. Придворная партия ненавидит бюрократию будто бы за то, что с нею несовместима гражданская и политическая свобода. Судя по программе, водворение во власти крупного землевладения должно начать в России эру законности, возможной свободы, личных гарантий, просвещения. Но вот уже десять лет, что власть находится почти нераздельно в руках пар- 118 тии, которая проводит эту либеральную программу, и что же мы видим? Никогда, со времени Бирона, такой нестерпимый гнет не тяготел над Россией, никогда личность не была менее обеспечена, произвол администрации не царил так безнаказанно, литература и мысль не были в таких тисках, школа и воспитание в таком жалком положении! Мы дошли до того, что сожалеем о прошлом царствовании! Литература и наука сочли бы за благодеяние восстановление предварительной цензуры. Оказывается на поверку, что ненавистная бюрократия, какова она ни есть, все-таки менее притеснительна, произвольна и беспощадна, чем придворная клика, у которой либеральные фразы о конституции не сходят с языка. Ничто не развращает так народ в корне, как двуличность правительства. Живой этому пример мы видим во Франции. С укреплением в России придворной партии с легкой руки статс-секретаря Валуева, ложь и обман всосались как яд в нашу администрацию по образцу второй французской империи. С 1863 года наше правительство исподволь, но неудержимо разделывает то, что сделано в первую половину нынешнего царствования. Если бы правительство прямо, открыто, честно заявило новую программу, то всякий по крайней мере знал бы, чего она хочет, и мог сообразно с тем действовать. Но придворная клика, забрав власть в свои руки, не смогла этого сделать. Она действовала втихомолку, как тать ночью, как министры второй империи служат образцом нашим. Все законы удержаны, - они по букве действуют; все учреждения с виду оставлены без перемены; а на деле, в силу циркуляров, тайных приказов и личных инструкций, нигде не записанных, смысл и дух законов и учреждений встал совсем другой, противоположный первоначальному назначению и букве. Те, которые живут в Петербурге и имеют возможность знать лично или по слухам то, что происходит в правительственных сферах, давно уже видят эту перемену и отлично понимают, что у нас теперь, больше чем когда-нибудь, закон -мертвая буква, которую само правительство ни в грош не ставит. Но поистине ужасно положение частных лиц и чиновников, живущих в провинции, в глуши, и до которых не долетают слухи о том, что во вторую половину предыдущего царствования вменяется в преступление и преследуется то, что предписывается законами, изданными в первую половину, как долга верноподданного. 119 Особенно беспомощно в этом отношении положение темной массы мужиков и полуграмотных или безграмотных маленьких людей. На эти слои общества лицемерие и двуличность правительства действуют самым губительным, растлевающим образом. Человек в массах и тот небольшой страх перед законом, какой уцелел каким-то чудом при наших порядках. Преследование за исполнение закона, ненавистного придворной клике, конечно, делается не прямо; противное было бы и рискованно, да и слишком наивно; а к тому же цель как нельзя лучше достигается косвенными путями. Виноватого в исполнении закона обходят наградами, к нему придираются, ошибки его раздуваются в преступления по должности, начальство ему не благоволит, его оскорбляют. Если все это не действует и перевести или выгнать его из службы, с некоторою благовидностью, никак нельзя, то есть еще весьма удобный случай от него отделаться: упраздняется место, которое он занимает. Так уволены многие неприятные бывшему министру внутренних дел мировые посредники, пока нельзя было, как впоследствии, устранять их от должности без церемонии и помимо сената. Напротив, лица, приятные министерству, удерживаются на службе, несмотря на вопиющие дела. Придворная партия, искусная в интригах, умеет только клеветать на бюрократа, подкапываться под то, что другие делают, разрушать обдуманные учреждения. Создать она ничего не умеет. Получив в свои руки власть, она оказывается неспособной завести хотя бы только правильный ход административной машины. Ее это и мало интересует, она этим не занимается, предоставляя делам идти, как они себе хотят. Никто теперь и не управляет делами. Деятельно ведутся только интриги. Последствия такого образа действий придворной клики и лицемерного нарушения ею закона, служащего людям и руководством в поступках, и ограждением их личного и материального положения, не замедлили обнаружиться. Бесправие, небывалый хаос в администрации, необеспеченность никого и ни в чем, безнаказанность самых наглых нарушений прав, медленность в удовлетворении несомненных и законнейших требований, - все это производит всеобщее неудовольствие и ропот, которые раздаются все громче. Правительство потеряло всякое уважение и всякое доверие. В его справедливость и мудрость никто больше не верит. 120 Самое горестное то, что интриги клики, о которых огромное большинство не имеет понятия, вызывают охлаждение и недоверие не к ней, а к верховной власти, которую она представляет, именем которой действует. Пишущий эти строки не раз имел, к глубокому прискорбию, случай лично удостовериться, что простой народ, до сих пор свято чтивший имя царя, считавший его земным богом, теперь видимо к нему охладевает и ему приписывает тяжесть своего положения. Положение его, действительно, стало в последнее время нестерпимо тяжело. Никто о темной массе не заботится, не к кому ей обратиться за добрым словом и помощью; всякий только пользуется ее невежеством и спешит поживиться на ее счет. Губернаторы, исправники, мировые посредники взыскивают с народа подати с беспощадностью татарских баскаков, не обращая внимания на средства и удобства плательщиков, не соблюдая правил, установленных законом в обеспечение за недоимщиком по крайней мере возможность выгодной продажи его имущества на уплату недоимки. Розги при взыскании податей в таком же ходу, как при блаженной памяти окружных государственных имуществ. Губернаторы не только не смотрят за тем, чтоб исправники и посредники не выходили из границ закона, но ни о чем больше и не говорят им, как о беспощадном взыскании податей, во что бы то ни стало. Как же не роптать темным массам, с которых правительство тянет последнее, не заботясь больше ни о чем. Точно хищная орда напустилась эта клика на Россию, легкомысленно раздражая всех и все и рассчитывая на испытанное долготерпение русского народа. Но и оно, как все на свете, вероятно, тоже имеет свои пределы. Если у нас нельзя ожидать революцию, то возможны, как показывает история, смутные времена, вызываемые интригами и бесправием олигархов. Такие времена бывали безобразнее всяких революций. Всего прискорбнее то, что кары, насланные на Россию с воцарением придворных интриганов, делаются во имя исторических и политических софизмов, которые и опровергать-то совестно, - так они отзываются мудростью гвардейского офицерства, нашедшего продажного или уж чересчур наивного книжника и писаку, чтобы придать нелепостям грамотную форму и уснастить их блестками мнимой учености, столь дешевой в наше время. 121 |
Похожие:
 | Реформы 1860-1870х годов. Самодержавие, сословный строй и модернизационные процессы |  | Это критические взгляды и настроения в отношении существующей действительности, новые идеи и та энергия, которые особенно нужны в... |
| Для создания настроения использовала записи музыкальных пьес П. И. Чайковского и Д. Кабалевского, пения соловья, репродукции картин... | | В обстановке спада революционной ситуации на рубеже 70—80-х гг этот курс был обречен на провал далеко не сразу |
| Отход от «оттепели» и консервативный курс советского руководства (отход от реформ) | | Цель урока: познакомить учеников с содержанием реформ второй половины века в России; доказать, что она в это время вышла на капиталистический... |
| Цели урока: обрисовать зрительные образы при чтении стихотворений, понять настроения, чувства поэтов, определить способы создания... | | И самый главный урок состоит в том, что реформа — это не одномоментный акт принятия «хороших законов», а построение последовательности... |
| Осуществляется через образование, а также организацию жизнедеятельности определенных общностей. В воспитании взаимодействуют личность,... | | Эта тема становится все более актуальнее в связи с улучшением русско-китайских отношений, поэтому нам надо понять как жили люди в... |
